Это детское лицо войны многолико. Оно является, прежде всего, лицом жертвы, страдающей от самых чудовищных лишений: голода блокадного Ленинграда, истощения в оккупации, ужаса карательных операций и газовых камер концлагерей. Дети миллионами становились сиротами, обречёнными на существование в детских домах, где их борьба за выживание продолжалась уже в мирных, но не менее жестоких условиях. Война беспощадно вторгалась в их жизнь, отнимала родителей и само детство. И очень часто оставляла глубокие психологические травмы, которые не заживали десятилетиями.
Но дети были не только пассивными жертвами. История Великой Отечественной войны знает множество примеров, когда юные граждане становились героями и тружениками и как могли приближали Победу, воевали наравне со взрослыми. Это юные партизаны и разведчики, такие как Валя Котик, Марат Казей и Зина Портнова, чьи имена стали символами недетской отваги и самопожертвования. Они, будучи детьми, взрывали вражеские эшелоны, ходили в тыл врага и платили за свою храбрость самую высокую цену. А в тылу тысячи других детей встали к станкам, заменив отцов, ушедших на фронт. Их маленькие руки ковали оружие и растили хлеб, внося колоссальный вклад в общее дело Победы. Настоящая, горькая правда заключается в том, что у войны есть детское лицо: и мужественного пионера-героя, и маленького работника тыла, и, самое страшное, лицо измученного, осиротевшего ребёнка, который смотрел на мир из окна детского дома. Своими детскими глазами они смотрели на мир недетским взглядом.
…В дождливый октябрьский день в редакцию позвонила женщина. Голос её был спокойный, немного дрожал, но чувствовалась в нём какая-то удивительная теплота, я бы даже сказала – неравнодушие. Я прислушивалась к чуть надрывным ноткам уверенного тона, как вдруг голос на другом конце трубки сказал: «Вы же часто бываете на различных совещаниях. А можно ли сегодня возродить промышленность в Дубоссарах? Ведь когда-то у нас были заводы, фабрики…». И разговор незаметно перешёл к воспоминаниям. «Я ребёнок войны, – продолжала моя собеседница, – и хорошо помню, как даже газету печатали в Дубоссарах. Нам тогда тоже было непросто в послевоенное время, но надо стараться сохранить что есть и по возможности приумножить».
На том конце провода был человек, детство которого прошло в войну. Спустя двадцать минут я была уже в гостях у Тамары Алексеевны Подлесной – девочки, которой пришлось взрослеть в годы, когда над страной гремели снаряды, а хлеб был драгоценностью. Когда пришла война, девочке Тамарочке было всего 4 года, и она хорошо помнит лишь время уже после освобождения района от оккупантов. Но и эти непростые годы оставили о себе много воспоминаний. Тамара Алексеевна поделилась со мной воспоминаниями о военном детстве, а я с удовольствием перескажу её историю вам, дорогие читатели.
«Вы помните войну?» – спрашиваю я женщину и готовлюсь к длинному, непростому разговору со слезами на глазах. Тамара Алексеевна улыбается грустно, смотрит будто на меня, но видит перед собой лишь далёкое прошлое. «Вы знаете, я помню не только войну, а ещё и землетрясение в сороковом году (сильное землетрясение произошло в Кишинёве 10 ноября 1940 года в 03:39. Эпицентр находился в районе Вранча на глубине около 133 километров, а магнитуда толчков тогда составила 7,4 балла по шкале Рихтера. В результате этого землетрясения в Кишинёве погибли 78 человек, пострадали 2 795 зданий, из которых 172 были разрушены – прим. ред.). Мама тогда держала меня на руках, сидела у окна и что-то шила. Я была совсем маленькая, но помню: всё тряслось, а она прижимала меня к себе, чтобы не упала. А потом началась война. Мама умерла во время войны при родах. Братишка Александр тоже скончался при ней. Вместе так и похоронили… Помню, что выгнали нас из дома и мы жили на чердаке. Все вместе там спали – и я, и братья, и отец, когда приходил. Папа, кажется, на мельнице работал тогда, приносил нам гогочки, и мы их ели. В семье нас было четверо: три брата и я – самая младшая. Помню, брат Валя, бывало, хочет пойти гулять, а мама ему говорит: «Возьми Тамару с собой». Он меня возьмёт, посадит на забор возле базара и идёт играть. А я сижу, боюсь слезть. Потом приходит, забирает и ведёт домой. Вот так и «гуляли» (улыбается моя рассказчица, вспоминая мирные времена). Когда освободили Молдавию, отца и старшего брата забрали. А я почти ничего не помню, только как мы уходили куда-то, будто убегали. Я была с братом Валентином. Мы шли по кукурузе, а там – окоп. Он перепрыгнул, а я не смогла. Плачу, кричу: «Возьми меня!». Он вернулся, схватил за руку, перетащил на другую сторону. Вот это я запомнила на всю жизнь.
Потом меня забрали в детдом. Там, где сейчас магазин «Одежда» раньше была гостиница. Там собирали детей-сирот. У меня было пальто, ботиночки, и я шла пешком. Ещё одну девочку забрали – Лиду Масловскую. У неё мама утонула в колодце, и её несли на руках, без обуви. Мы ночевали в гостинице, а утром нас повезли. Младшего брата со мной не взяли: сказали, мест нет. Он не захотел без меня оставаться и убежал. Потом уже, спустя годы, я узнала, что он оказался в Саратове, там прошёл службу в речном флоте, женился, у него была семья. А я осталась здесь, в Молдавии.
Вот так и началась моя жизнь без мамы, без дома, без всего. Когда нас повезли, каждому выдали по сумке через плечо. Небольшая такая, на одно плечо – туда можно было что-то положить, кусочек хлеба или яблоко. Меня тогда забрали не сразу в гостиницу. Первую ночь я провела у одного человека. Где сейчас нотариус и фотостудия – раньше была столовая. Меня там накормили. А потом отдали меня какому-то мужчине. У него ноги не было. Он меня взял к себе ночевать. Помню, они сели ужинать. И меня позвали за стол. А я ведь с пустыми руками не сяду: неудобно как-то. Достала из сумки свои орехи. Вот что у меня было, то и принесла. Положила их на стол. Все засмеялись, а я сидела рядом, ела свои орешки и думала, что теперь я как будто тоже своя, не чужая.
Ночевала я у них на печке. Печь тёплая, но всю ночь что-то ползало. Я чувствовала, как кусает, и вытиралась об стенку, чтоб хоть не так чесалось. Наутро за мной пришёл тот же человек, что накормил меня в столовой. Он снова забрал меня – и мы пошли в гостиницу, где собирали детей. Там уже была девочка – Таня Басюк. Мы с ней проснулись утром, а у нас ничего нет. Тане накануне дали с собой бутылку вина. Она поставила её на подоконник, а утром – бутылка пустая. Таня встаёт и кричит: «Унде жинул?!». И смешно было, и обидно.
Когда нас привезли в Кишинёв, повели в баню. Там холодно было. Раздели нас всех, стоим голые, дрожим. Холодно – хоть плачь. Была с нами девочка Настя, сестра Веры Бабаян из Большого Фонтана. Она потом заболела, видно, простыла там, в бане. После этого я сама заболела и попала в больницу. Потом, когда стало легче, меня отправили в Бельцы. Помню, уже под конец войны, в сорок пятом, там, в детдоме, были мальчики постарше. Они где-то нашли лошадей, играли с ними, подходили близко к полю. И, кажется, нашли мину. Один из них погиб...
После этого нас перевели из Бельц в село Гинкауцы. Детдом разместили в старом помещичьем доме – большом, просторном, но холодном. Мы жили там все вместе, как одна семья. Помню девочку – Нину Брагу, цыганочку. Весёлая такая была, ловила раков под берегом, всегда с улыбкой. Мы бегали на пруд купаться. А за прудом была бахча, целое поле арбузов. Мы тихонько пробирались туда, воровали арбузы, садились на плот и прямо на нём ели. Хотя не могу сказать, что особо голодно было. Нас кормили. Даже давали по одной конфетке шоколадной. Я вообще супы не любила, особенно борщ, а если картошка или каша, то ела. Одна воспитательница заметила, что я часто не ем, и всегда мне что-то подкладывала. Потихоньку, чтобы никто не видел. Таких добрых людей я помню до сих пор.
Помню ещё такой случай с едой был в детдоме: дали нам как-то чечевицу, а мы никто и ложки не съел. Сидим, смотрим на миски, стол длинный. Потом все встали и как по команде говорим: «Спасибо трудовому народу!» – и выходим.
Вот так и жили. Недалеко от детдома был лес. За ним – украинское село Пояна. Оттуда женщины иногда приходили, приносили нам молоко в бетонах. Кормили нас кто чем мог. Люди тогда помогали, не спрашивая ничего. Просто знали, что мы – дети войны. Жили мы тогда как могли – кто что найдёт, то и ест. Ходили на огород, капусту воровали, ели прямо сырую. Крапиву ели, тоже тёрли руками, чтобы не жгла, и ели. А ещё помню, как у меня на голове нашли лишай и отправили лечиться в Бельцы. Там нас облучали, как я думаю, рентгеном. После этого волосы начали выпадать клочьями. Мы сидели на скамейках, в марлевых косынках и вытаскивали волосы прямо в шапочки. Все были лысые, как птенцы, и стеснялись выходить во двор. А за забором улица, по ней шли девочки, у них были длинные косы, перевязанные лентами. Мы подглядывали в щёлочки, молчали и только с завистью вздыхали. Потом, уже в Сороках, волосы у меня начали расти густые, кудрявые, как никогда раньше. Девочки из старших классов даже подходили, трогали, восхищались.
В детдоме я прожила до 1955 года. Потом нас, уже взрослых, отправили в совхоз, сказали, что место хорошее, богатое. На деле поселили в пустом сарае: потолок обвалился прямо ночью. К счастью, никто не пострадал. Кормили скудно: по стакану молока – и сразу на работу. Долго там никто не выдержал. Нам выдали по сто рублей, и мы решили уйти. Пешком дошли до Флорешт, оттуда на поезде в Кишинёв. Там я нашла машину, ехавшую в Дубоссары. Села в кузов. По дороге парни-студенты угощали печеньем, но я не взяла: неловко было, стеснялась. Так я добралась до Гоян, где жил мой брат. Он тогда служил в армии, а наш дом заняли цыгане. Когда брат вернулся, выгнал посторонних и остался жить в родительском доме.
А потом начали строить ГЭС, и всё вокруг изменилось. Наш старый дом стоял под горой, возле колодца-журавля. Потом колодец залили водой, дома подняли наверх, и все стали строиться заново. Младший брат к тому времени жил в Саратове, женился. А два других остались здесь. Один строил дом, другой помогал мне. Оба хотели, чтобы я жила у них. Так я и вернулась домой – после детдома, после войны, после всего».
А впереди у девушки была долгая, насыщенная событиями, людьми и впечатлениями жизнь. Жизнь без войны и голода. Мирная, созидательная, интересная. Но это уже совсем другая история, дорогие читатели.
